ОБРАЗ АВТОРА в широком смысле - понятие, употребляемое как примерно равнозначное понятию авторской позиции в произведении или же еще более широкому понятию “автор” - не биографический, не автор-творец, а “идейно-эмоциональное средоточие, формальносодержательный центр художественного произведения... его неразложимое смысловое ядро...”. Языковед Г.О. Винокур в статье 1945 г. “Об изучении языка литературных произведений” даже заявлял: “В конце концов образ автора определяется всей сложной совокупностью явлений, создающих ту или иную литературную обстановку, т.е. его литературной школой, его эстетическими воззрениями и т.д. Громадное значение здесь принадлежит той общей эстетике языка, которой характеризуется творческий метод автора, т.е. тому, например, относится ли он к слову, как к чистому знаку мысли (Пушкин), или же слово у автора “музыкальное” (Фет), “изобразительное” (Гоголь), “орнаментальное” (Лесков) и т.д. Понятие авторской индивидуальности может быть расширено до каких угодно историко-литературных пределов, т.е. ее можно понимать не только в применении к одному отдельному автору, но и к целой плеяде авторов, к литературному направлению, эпохе и т. д.”. В любом случае, по Винокуру, имеются в виду «известные индивидуальные свойства речи, то, что называлось когда-то “слогом” в отличие от “языка”». Это одновременно очень широкое и очень узкое понимание “образа автора”, отождествляемого к тому же с “авторской индивидуальностью”.

М.М. Бахтин возражал против подобных пониманий образа автора, резонно говоря, что создающий, изображающий не может быть создаваемым, изображаемым. В одной работе он назвал этот термин неудачным, в другой попробовал уточнить: “Так называемый образ автора - это, правда, образ особого типа, отличный от других образов произведения, но это образ, а он имеет своего автора, создавшего его. Образ рассказчика в рассказе от я, образ героя автобиографических произведений (автобиографии, исповеди, дневники, мемуары и др.), автобиографический герой, лирический герой и т.п. Все они измеряются и определяются своим отношением к автору-человеку (как особому предмету изображения), но все они - изображенные образы... Мы можем говоритьо чистом авторе в отличие от автора частично изображенного, показанного, входящего в произведение как часть его”.

Один из последователей Бахтина продолжает уточнять: образ автора не следует смешивать с повествователем и рассказчиком. Написал “Евгения Онегина” Пушкин, который в романе как реальный человек не может присутствовать. “Тот, кто обращается к читателю со словами “Теперь мы в сад перелетим, / Где встретилась Татьяна с ним”, конечно, - повествователь, а тот персонаж, который на берегу Невы вспоминает с Онегиным “начало жизни молодой”, - образ автора, изображенное “лицо с особой биографией” (“Ho вреден север для меня”)... “Образ автора” создается подлинным автором (творцом произведения) по тому же принципу, что и автопортрет в живописи”.

В этом конкретном смысле образ автора (как персонаж) позволительно видеть не только в пушкинском романе, но и в “Реквиеме” Ахматовой: там, кроме собирательного образа матери, есть и образ женщины-поэта исключительного таланта и мужества, которая одна может с такой силой “это описать” и заслуживает памятника, как реальный человек. Близок к образу автора повествователь (офицер-литератор) в “Герое нашего времени”. А в “Василии Теркине” Твардовского даже в четырех главах, названных “От автора”, зачастую присутствует скорее повествователь, чем образ автора, лишь в главе “О себе” сконцентрированы автобиографические черты последнего: вспоминается имя-отчество школьного учителя, говорится о судьбе семьи на момент создания главы (“Мать, отец, родные сестры / У меня за той чертой”) и т.д. В рассказе А.И. Солженицына “Матренин двор” Игнатич - автобиографический персонаж, вымысла в рассказе фактически нет, но герой не подан как образ автора, мир произведения строго объективирован, о создании рассказа автором в самом тексте речь не идет, отчество писателя заменено на другое, только похожее.

– 1) одно из проявлений глобальной категории субъектности, выражающей творческое, созидательное начало в разных видах деятельности, включая речевую; 2) основная категория текстообразования, наряду с образом адресата формирующая лингвистические и экстралингвистические факторы текстообразования; 3) худож. категория, формирующая единство всех элементов многоуровневой структуры литературного произведения; 4) образ творца, создателя худож. текста, возникающий в сознании читателя в результате его познавательной деятельности.

В стилистике худож. литературы целостная концепция О. а. была разработана В.В. Виноградовым в монографии "О теории художественной речи" (1971), хотя эта проблема затрагивалась и ранее в трудах Г.О. Винокура, Б.М. Эйхенбаума, А.Н. Соколова и др. В.В. Виноградов трактовал О. а. как "концентрированное воплощение сути произведения, объединяющее всю систему речевых структур персонажей в их соотношении с повествователем-рассказчиком или рассказчиками и через них являющееся идейно-стилистическим средоточием, фокусом целого" (с. 118). "В образе автора, как в фокусе, сходятся все структурные качества словесно-художественного целого", – писал ученый (с. 211). В его работах О. а. интерпретируется как проявление "литературного артистизма" творца, с которым связано "распределение света и теней с помощью выразительных речевых средств, экспрессивное движение стиля, переходы и сочетания экспрессивно-стилевых красок, характер оценок, выражаемых посредством подбора и смены слов и фраз…" (с. 83).

Категория О. а. рассматривается ученым как проявление отношения писателя "к литературному языку своей эпохи, к способам его понимания, преобразования и поэтического использования" (с. 106). В.В. Виноградов предлагает изучать О. а. как в плане диахронии ("вглубь") с учетом истории языка и смены литературных школ и направлений, так и "вширь" (в плане синхронии) на основе сопоставления произведений ряда совр. писателей или творений одного из них для выявления динамики О. а. в его творчестве.

Рассматривая О. а. как "индивидуальную словесно-речевую структуру, пронизывающую строй художественного произведения и определяющую взаимосвязь и взаимодействие всех его элементов", подчеркивая историческую изменчивость и многообразие типов и форм "этих соотношений внутри произведения" "в зависимости от стилей и систем словесно-художественного творчества" (с. 152), В.В. Виноградов наметил глобальную перспективу дальнейшего изучения О. а. в совр. стилистике.

В трудах В.В. Виноградова, Г.О. Винокура, Б.М. Эйхенбаума, Б. Томашевского, М.П. Брандес, Б.О. Кормана, Е.А. Гончаровой и др. рассмотрены типы и виды О. а., различные лики худож. "я" в драме, лирике, романе и т.д., исследовано соотношение О. а. с личностью писателя и разными типами повествователей: объективным (максимально приближенным к автору и ведущим повествование от 3-го лица); личным, субъективным (в повествовании от 1-го лица без конкретизации и речевой характерологии); "персонифицированным" рассказчиком (в повествовании от 1-го лица в сказовой манере, с использованием характерологических речевых средств).

Термин "автор", как известно, может обозначать: 1) реальную личность писателя; 2) повествователя, субъекта-персонажа; 3) худож. личность создателя ("автор" как присущий данному произведению создающий субъект, который обозначается… самим произведением, так что только из самого произведения мы о нем и узнаем, иначе, "автор" как художественная личность писателя" – Брандес М.П. , 1971, с. 54).

В сфере эстетической коммуникации О. а. соотносится с реальной личностью творца литературного произведения, который выражает в словесно-худож. форме свое мировоззрение, эстетическое кредо, свой лексикон, тезаурус, ассоциации. Вместе с тем О. а. и писатель – не тождественные понятия: О. а. имеет эстетическую сущность и отражает не в полной мере концептуальную и языковую картину мира создателя литературного произведения, поскольку полностью его картина мира не может реализоваться в одном или нескольких текстах.

Что же касается повествователя (объективного, личного или рассказчика), его выбор определяется писателем и является одной из форм выражения О. а. наряду с другими, включая различные композиционные виды "монтажа", речевые средства (внутреннюю прямую или несобственно-прямую речь), лирические отступления.

Новые аспекты в изучении О. а. открываются в связи с особенностями совр. лингвистической парадигмы: ее диалогичностью и опорой на теорию речевой деятельности, антропоцентризмом и текстоцентризмом (отсюда интерес к языковой личности автора, "стоящей" за текстом). В связи с этим О. а. в совр. стилистике худож. литературы необходимо изучать в коммуникативно-деятельностном аспекте не только в свете категории субъектности, но и категории адресованности (ср. работы о параметризации адресата Н.Д. Арутюновой, Г.В. Степанова, Г.Г. Молчановой, О.Л. Каменской, О.П. Воробьевой и др.). Это обусловлено диалогической концепцией совр. мировосприятия, в основе которой лежит теория диалога М.М. Бахтина, предполагающая ориентацию "на другого" и его ответную активность. Идея диалогизации стала ведущей в совр. гуманитарном знании, включая стилистику (см. работы М.Н. Кожиной, М.П. Котюровой и др.), хотя В.В. Виноградов видел в идее полифонии М.М. Бахтина не диалоги автора и героев, а проявление разных ликов О. а. (ср. восприятие ученым книги "Марксизм и философия языка", 1930).

Проблема О. а. в худож. произведении исследуется в литературоведении (с историко-литературной; эстетической и социально-психологической точек зрения) и стилистике худож. литературы (в композиционно-речевом и стилистическом аспекте). В совр. коммуникативной стилистике текста изучается языковая и концептуальная картина мира автора; многоаспектные проявления О. а. в структуре, семантике и прагматике текста; рассматриваются модели смыслового развертывания худож. текстов разных типов в аспекте идиостиля (см.); своеобразие текстовых ассоциаций и регулятивных структур, по-разному организующих познавательную деятельность читателя.

Лит. : Виноградов В.В. О языке художественной литературы. – М., 1959; Его же: О теории художественной речи. – М., 1971; Брандес М.П. Стилистический анализ. – М., 1971; Бахтин M.M. Проблемы поэтики Достоевского. – 3-е изд. – М., 1972, гл. 2, 5; Его же: Автор и герой в эстетической деятельности. – ВЛ . – 1978. – №12; Его же: Проблема текста в лингвистике, филологии и других гуманитарных науках: Опыт философского анализа // Русская словесность: Антология / Под редакцией проф. В.П. Нерознака. – М., 1997; Одинцов В.В. Стилистика текста. – М., 1980; Левидов А.М. Автор – образ – читатель. – 2-е изд. – Л., 1983; Гончарова Е.А. Пути лингвистического выражения категорий автор – персонаж в художественном тексте. – Томск, 1984; Караулов Ю.Н. Понятие языковой личности в трудах В.В. Виноградова // Русский язык: Языковые значения в функциональном и стилистическом аспектах. – М., 1987; Степанов Г.В. Единство выражения и убеждения (автор и адресат) // Степанов Г.В. Язык. Литература. Поэтика. – М., 1988; Винокур Г.О. Филологические исследования. – М., 1990. – С. 8–14; 112–140 и др.; Бескровная И.А. Поэтический текст как модель автокоммуникации: типы адресантов. – Филол. науки. – 1998. – №5–6; Минералов Ю.И. Теория художественной словесности ( и индивидуальность). – М., 1999; Чурилина Л.Н. Автор – концепт – текст: к вопросу о принципах организации лексического уровня художественного текста // Говорящий и слушающий: , проблемы обучения: Матер. междунар. науч.-метод. конф. (Санкт-Петербург, 26–28 февраля 2001 г.). – СПб., 2001.

Н.С. Болотнова


Стилистический энциклопедический словарь русского языка. - М:. "Флинта", "Наука" . Под редакцией М.Н. Кожиной . 2003 .

Смотреть что такое "Образ автора" в других словарях:

    образ автора - концентрированное воплощение сути произведения, объединяющее всю систему речевых структур персонажей в их соотношении с повествователем, рассказчиком или рассказчиками. Рубрика: художественный образ Антоним/коррелят: образ повествователя, образ… …

    образ автора - Основная категория текстообразования, определяющая все элементы структуры текста: тему, идею, композицию, отбор и организацию языковых средств. Концепцию образа автора разработал В.В. Виноградов. Образ автора может быть скрыт в глубинах… … Словарь лингвистических терминов Т.В. Жеребило

    образ автора - Основная категория текстообразования, определяющая все элементы структуры текста: тему, идею, композицию, отбор и организацию языковых средств. Концепцию образа автора разработал В.В. Виноградов. «Образ автора может быть скрыт в глубинах… … Методы исследования и анализа текста. Словарь-справочник

    образ рассказчика - условный образ человека, от лица которого ведется повествование в литературном произведении. В отличие от образа повествователя, рассказчик в собственном смысле присутствует в эпосе не всегда его нет в случае нейтрального, объективного… … Терминологический словарь-тезаурус по литературоведению

    образ повествователя - не персонифицированный в облике какого либо из действующих лиц образ носитель повествования в художественном произведении. Рубрика: художественный образ Антоним/коррелят: образ автора, образ рассказчика Прочие ассоциативные связи … Терминологический словарь-тезаурус по литературоведению

    автора образ - один из способов реализации авторской позиции в эпическом или лироэпическом произведении; персонифицированный повествователь, наделённый рядом индивидуальных признаков, но не тождественный личности писателя. Автор повествователь всегда занимает в … Литературная энциклопедия

    Образ гетмана Мазепы в художественных произведениях - Основная статья: Мазепа, Иван Степанович Портрет гетмана Мазепы. Образ гетмана Мазепы в художественных произведениях изображение Мазепы в художественной литературе, живописи, кинематографии, музык … Википедия

    АВТОРА ОБРАЗ - АВТОРА ОБРАЗ. Автор (от лат. auctor — виновник, основатель, сочинитель) как филологическая категория — создатель литературного произведения, налагающий свой персональный отпечаток на его художественный мир. Присутствие автора (А.) дает… … Литературный энциклопедический словарь

    Образ Сталина в филателии - Почтовый блок СССР (1949): 70 лет со дня рождения И. В. Сталина. Художник Р. Житков (ЦФА (ИТЦ «Марка») #1483) Тема Сталина в филателии совокупность знаков почтовой оплаты, почтовых карточек и штемпелей, посвящённых советскому государственному и… … Википедия


Воплощенный в произведении, однажды созданный, принадлежащий определенной эпохе литературный образ развивается по своим собственным законам, иногда даже вопреки воле автора.

  • 1) автор биографический, о котором читатель знает как о писателе и человеке;
  • 2) автор "как воплощение сути произведения";
  • 3) образ автора, подобный другим образам-персонажам произведения, – предмет личного обобщения для каждого читателя.

Определение художественной функции образа автора дал В. В. Виноградов: "Образ автора – это не просто субъект речи, чаще всего он даже не назван в структуре произведения. Это – концентрированное воплощение сути произведения, объединяющее всю систему речевых структур персонажей в их соотношении с повествователем, рассказчиком или рассказчиками и через них являющееся идейностилистическим средоточением, фокусом целого".

Следует различать образ автора и повествователя. Повествователь – это особый художественный образ, придуманный автором, как и все остальные. Он обладает той же степенью художественной условности, именно поэтому недопустимо отождествление повествователя с автором. В произведении может быть несколько повествователей, и это еще раз доказывает, что автор волен скрываться "под маской" того или иного рассказчика (например, несколько повествователей в "Повестях Белкина", в "Герое нашего времени"). Сложен и многогранен образ повествователя в романс Ф. М. Достоевского "Бесы".

Повествовательная манера и специфика жанра определяет и образ автора в произведении. Как пишет Ю. Манн, "каждый автор выщупает в лучах своего жанра". В классицизме автор сатирической оды – обличитель, а в элегии – грустный певец, в житии святого – агиограф. Когда заканчивается так называемый период "поэтики жанра", образ автора приобретает реалистические черты, получает расширенное эмоциональное и смысловое значение. "Вместо одной, двух, нескольких красок является их пестрое многоцветие, причем переливающееся", – утверждает Ю. Манн. Появляются авторские отступления – так выражается непосредственное общение создателя произведения с читателем.

Становление жанра романа способствовало развитию образа-повествователя. В барочном романе рассказчик выступает анонимно и не ищет контакта с читателем, в реалистическом романе автор-рассказчик – полноценный герой произведения. Во многом главные герои произведений выражают авторскую концепцию мира, воплощают в себе пережитое писателем. М. Сервантес, к примеру, писал: "Досужий читатель! Ты и без клятвы можешь поверить, как хотелось бы мне, чтобы эта книга, плод моего разумения, являла собою верх красоты, изящества и глубокомыслия. Но отменить закон природы, согласно которому всякое живое существо порождает себе подобное, не в моей власти".

И все же даже тогда, когда герои произведения являются персонификацией авторских идей, они не тождественны автору. Даже в жанрах исповеди, дневника, записок не следует искать адекватности автора и героя. Убежденность Ж.-Ж. Руссо в том, что автобиография – идеальная форма самоанализа и исследования мира, была поставлена под сомнение литературой XIX в.

Уже Μ. Ю. Лермонтов усомнился в искренности признаний, выраженных в исповеди. В предисловии к "Журналу Печорина" Лермонтов писал: "Исповедь Руссо имеет уже тот недостаток, что он читал ее своим друзьям". Без сомнения, каждый художник стремится сделать образ ярким, а сюжет увлекательным, следовательно, преследует "тщеславное желание возбудить участие и удивление".

А. С. Пушкин вообще отрицал надобность исповеди в прозе. В письме к П. А. Вяземскому по поводу утраченных записок Байрона поэт писал: "Он (Байрон) исповедался в своих стихах, невольно, увлеченный восторгом поэзии. В хладнокровной прозе он бы лгал и хитрил, то, стараясь блеснуть искренностью, то, марая своих врагов. Его бы уличили, как уличили Руссо, – а там злоба и клевета снова бы торжествовали... Никого так не любишь, никого так не знаешь, как самого себя. Предмет неистощимый. Но трудно. Не лгать – можно, быть искренним – невозможность физическая".

Отождествление автора и главного героя часто приводит к неизбежным фактическим погрешностям, когда высказывания литературного персонажа рассматриваются как откровения автора. То, что говорят Левин или Ставрогин, еще не значит, что это слова Л. Н. Толстого и Ф. М. Достоевского.

Понятие "автор" относится к категории поэтики, со сменой литературных эпох менялись и роль автора в произведении, и способы ее воплощения. Если в "традиционалистский" период художественного самосознания автор был выразителем нормативных стиля и жанра, то позже он обретает "абсолютную самостоятельность". Это проявляется и в выборе жанра, когда, например, поэма называется повестью ("Медный всадник" А. С. Пушкина), или роман – поэмой ("Мертвые души" Н. В. Гоголя).

Предметность образа проявляется в его устремленности к символизации. Любой образ обобщает действительность.

Так, образ-топос (город Н.) символизирует русскую провинцию. В литературных произведениях встречается большое многообразие символических образов (цветок, дорога, дом, сад, перчатки и т.п.). Образы-персонажи являются метафорами определенного типа поведения, стиля жизни (Обломов, Гамлет, Платон Каратаев), образы-мотивы организуют сюжетное пространство текста (мотивы карточной игры, дуэли, бала и т.д.).

В современном литературоведении термин "образ" заметно потеснен понятием "знак". Знак – носитель языковой информации, он материален и имеет план выражения, а также является носителем нематериального смысла – плана содержания.

Художественный образ находится на пересечении теоретического и практического сознания. Автор не может знать всего, его жизненный опыт слишком ограничен, чтобы иметь четкое представление обо всех реалиях жизни. И там, где эмпирические наблюдения оказываются недостаточными, подключаются знания теоретические.

Особый аспект функционирования художественного образа заключается в его связи с традицией. И здесь значим не только тот факт, что писатель развивает те или иные художественные решения. Не менее важным становится то, что последующие произведения "дописывают" предшественников, извлекают из них потенциальные возможности, которые вводят "вечный" образ в ассортимент проблем, конфликтов и эстетических парадигм современности, открывая тем самым новую жизнь литературного архетипа. X. Л. Борхес, комментируя этот феномен, замечает: "Каждый писатель создает своих предшественников".

Существует множество концепций художественного образа. В современных исследованиях распространены теории, в соответствии с которыми исходным материалом для произведения является не реальность, которой принадлежит художник, а предшествующие тексты, интерпретируемые па нравах исходной действительности. Подобные версии популярны в эстетике постмодернизма, утверждающей цитатность в качестве ведущего принципа создания текста. Данные идеи находят осмысление и комментарий в произведениях У. Эко и X. Л. Борхеса.

Распространен и иной подход к анализу образа, когда в качестве пути эстетического исследования выдвигается изучение отдельного автора или отдельной школы, которые рассматриваются в контексте разных эстетических категорий, соотносятся с реализмом, романтизмом или понятиями трагического, комического, прекрасного, характеризующими пафос произведения.

Образ в искусстве, утверждают модернисты, не есть отражение действительности, но сама действительность, находящаяся в конфликте с реальностью. Текст в соответствии с этой идеей истолковывается как воспроизведение непознаваемых высших сил. В результате подобной метафизической трактовки уничтожается проблема авторства и сама вероятность выяснения природы художественного образа.

Неокантианские школы рассматривают литературный образ в аспекте приоритета личности автора. Произведение объявляется выражением специфического видения художника, и образ, соответственно, становится иллюстрацией и символическим овеществлением идей автора.

Для фрейдистских толкований образа значимыми становятся бессознательные импульсы, воплощенные в искусстве. Образ трактуется как иллюзия действительности, раскрыть которую может только не контролируемый разумом автоматизм потока бессознательного. При таком подходе уничтожается какая-либо связь реальности и художественного творчества, утрируется способность произведения выражать проблематику действительности.

Известны и иные теории, согласно которым образ интерпретируется в самом широком значении, отождествляется с реальностью. В итоге его границы начинают вбирать в себя знаки иных явлений. Расширительное истолкование художественного образа становится источником спекулятивных допущений, затрудняет понимание специфики отношений искусства и действительности – стирается граница между литературой и жизнью. Вряд ли оправданно отождествление образа с породившей его реальностью. Многообразие фактов, жизненных историй, богатство случайностей лишь отчасти соотносимо с целостностью художественного образа, с заключенными в нем анализом и рефлексией реальности. Между жизнью и литературой находится личность художника, который на основе эмпирических фактов с помощью обобщений выстраивает новую содержательность, раскрывающую один из аспектов человеческой жизни.

Предпочтение той или иной теории порождает крайности в изучении феномена творчества. Это вовсе не означает, что концепции художественного образа делятся на истинные и ложные или что их следует противопоставлять. Сущность образа нельзя сводить к одной из теорий. В художественной практике создания произведения и его восприятия переплетаются действительность, классические идеи, новаторство гения и творческая работа читателя. Поэтому комментарий текста в границах одной схемы неминуемо приводит к усечению богатства художественного феномена.

Художественный образ выявляет многообразие отношений между автором и реальностью, между потребностями и возможностями творческой индивидуальности, и поэтому в его трактовке следует избегать односторонности. Взаимодействие указанных прочтений может вносить в понимание рассматриваемого явления весьма полезные акценты, позволяющие предложить неоднозначное прочтение образа.

Образ несводим к многообразию отраженных в нем реалий действительности, которые накладываются на существующие художественные формы. Нельзя трактовать художественные явления как заранее изготовленные формы, которые лишь подбирают себе случайное содержание. Подобный подход игнорирует авторскую практику восприятия мира, субъективный характер художественного отражения, переживания и преобразования мира.

Литературу следует рассматривать в самом широком спектре – как многогранную практически-духовную деятельность, как попытку изменить мир, как единство замысла и его практической реализации в рамках определенных эстетических законов и сообразно предпочтительным для автора философским идеям и общественным потребностям.

Художественный образ – процесс познания, эмоционального и философского переосмысления реальности, созидания философско-эстетической структуры, соответствующей некоторым сторонам реальности. Это опыт интерпретации практически-духовных ориентиров, которые отражают эволюцию системы человеческих ценностей и могут приобретать новые значения, не совпадающие целиком со значениями, присущими произведению в момент его создания.

Отсюда следует, что искусство нельзя сводить к деятельности абстрактного сознания или воспринимать как отражение уже существующих эстетических ценностей, это целостный процесс создания и переоформления духовных ценностей.

Художник не ограничивается лить отражением или комбинацией уже существующих явлений и связей, он создает новые эстетические ценности, свидетельствующие о многообразии и оригинальности художественных поисков и о неоднозначности ответов на вечные вопросы и проблемы современности.

Разнообразие концепций художественного образа позволяет найти эффективные методы к выяснению его внутренней сущности, наметить общие закономерности литературы, противоречия и логику ее восприятия. Решение проблемы художественного образа немыслимо без анализа отношений книги с читательской аудиторией. Образ становится знаком, вскрывающим авторское отношение к проблематике мира и предлагающим ее адресату в виде значимой и завершенной философско-эстетической ценности.

Автор (от лат. au(c)tor – виновник, основатель, учредитель, сочинитель, покровитель) – одно из наиболее универсальных понятий современного литературоведения. Этим понятием определяется субъект любого – чаще всего письменно оформленного высказывания (философского трактата, научного труда, литературно-критической статьи и т.п.).

В специальном литературоведческом значении речь идет прежде всего о субъекте словесно-художественного произведения .

В зарубежной и отечественной науке о литературе традиционно различаются:

С разной степенью включенности автор участвует в литературной жизни своего времени, вступая в непосредственные (доверительные, дружеские, полемические и т.п.) отношения с другими авторами, литературными критиками, с редакциями журналов, с книгоиздателями и книготорговцами и т.п. Сходные эстетические воззрения приводят к созданию писательских групп, кружков, литературных салонов и обществ.

Понятие об авторе как лице эмпирико-биографическом и всецело ответственном за сочиненное им произведение укореняется вместе с признанием в истории культуры самоценности творческой фантазии, художественного вымысла (в древних же литературах повествования и описания часто принимались за несомненную правду).

Сущность автора-творца определяется в первую очередь его особой позицией «вненаходимости» (М.М.Бахтин) по отношению как к формально-содержательному единству словесно-художественного произведения, так и к той первичной реальности (природной, социальной, бытовой, исторической и т.п.), отталкиваясь от которой или подражая которой автор создает вымышленный им поэтический мир. Автор-творец выступает уже как производитель собственных текстов. Он является главным, все определяющим источником новой эстетической реальности, ее демиургом.

Автору-творцу принадлежит замысел сочинения (независимо от того, откуда он его почерпнул), он проходит через все этапы его осуществления, вплоть до создания более или менее состоявшегося, завершенного текста.


Историками литературы отмечается постепенное возрастание личностного начала в словесности. Этот процесс, начиная с античной литературы и более отчетливо обнаруживая себя в эпоху Возрождения, главным образом связывается с наметившимися тенденциями преодоления художественно-нормативных канонов.

Появление непосредственных авторских интонаций обусловливается прежде всего ростом авторитета задушевно-лирических, сокровенно-личностных мотивов и сюжетов. Авторское самосознание достигает апогея в эпоху расцвета романтического искусства, ориентированного на обостренное внимание к неповторимому и индивидуально-ценностному в человеке.

Автор в этом смысле выступает как устроитель, воплотитель и выразитель многозначной эмоционально-смысловой целостности данного художественного текста. Вместе с тем известны признания многих авторов, что литературные герои в процессе их созидания начинают жить как бы самостоятельно, по неписанным законам собственной органики, обретают некую внутреннюю суверенность и поступают вопреки изначальным авторским ожиданиям и предположениям.

Автор, создавший текст, объективно теряет над ним власть. Он не волен уже влиять на судьбу своего произведения, на его реальную жизнь в читающем мире, на бесконечное многообразие интерпретационных версий, на воспроизведение художественного текста читателями, критиками, исследователями и т.п.

Автор – «виновник» другой, искусственной реальности – внеположен ей. Но постоянные и повсеместные следы его творческой личности хранит произведение как художественный мир, им скомпонованный, им организованный, как некая поэтическая структура в ее конкретно-чувственной неопровержимости, в ее особом фонографическом, словесно-образном, сюжетно-композиционном осуществлении. Уже в процессе творчества, по мере рождения и сотворения текста, самым различным образом во внутренней структуре произведения, в его текстовой плоти начинают обнаруживать себя авторские интонации, проявляются авторские лики, проступает авторская позиция.

Проблема отношений автора как конкретно-эмпирической личности, автора-творца и автора в художественном тексте – одна из сложнейших в литературоведении. Нередко личностное, авторское начало в произведении настолько самоочевидно, что у читателя возникает соблазн: в каждом главном герое видеть автора.

Отношение автора, находящегося вне текста , и автора, запечатленного в тексте , трудно поддаются исчерпывающему описанию. Автор «присутствует» в тексте, поэтому можно с полным правом говорить об образе автора, об авторской точке зрения, авторской позиции в произведении. Субъективная и всеведущая авторская роль, авторский замысел, авторская концепция (идея, воля) обнаруживаются в каждой «клеточке» повествования и в художественном целом текста.

Автор как эмпирическое лицо может быть неизвестен (не сохранилось никаких документально подтвержденных данных о нем), но внятное представление об образе автора стойко хранит само художественно-целостное пространство произведения (образ автора в «Слове о полку Игореве»).

Как правило, авторская субъективность отчетливо проявляется в рамочных компонентах текста : заглавии , эпиграфе , начале и концовке основного текста. В некоторых произведениях есть также посвящение , авторские примечания (как в «Евгении Онегине»), предисловия , предуведомления , послесловия , эпилоги , образующие в совокупности метатекст , то есть текст, надстраивающийся над данным текстом, объединяющий, интерпретирующий его (гр. meta – после, за) и в то же время составляющий целое с основным текстом.

К этому же кругу вопросов можно отнести использование псевдонимов с выразительным лексическим значением (Андрей Белый, Максим Горький, Демьян Бедный и др.). Это тоже распространенный способ построения образа автора, постоянного и целеустремленного воздействия на читателя.

Если цикл лирических стихотворений, лирическая поэма или все собрание лирических произведений дают представление о личности поэта, об устойчивом авторском облике, об авторской житейской и поэтической судьбе, то применительно к таким текстовым феноменам в современном литературоведении обычно употребляется понятие лирический герой, введенное Ю.Н. Тыняновым в его статье «Блок» (1921). Тынянов писал: «Блок – самая большая лирическая тема Блока. (…) Об этом лирическом герое и говорят сейчас. Он был необходим, его уже окружает легенда, и не только теперь – она окружала его с самого начала, казалось даже, что она предшествовала самой поэзии Блока, что его поэзия только развила и дополнила постулированный образ» (Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. – М., 1977, с. 118 – 119). По определению Б. О. Кормана, лирический герой – это «единство личности, не только стоящее за текстом, но и воплощенное в самом поэтическом сюжете, ставшем предметом изображения, – причем образ его не существует, как правило, в отдельном, изолированном стихотворении: лирический герой – это обычно единство если не всего лирического творчества поэта, то периода, цикла, тематического комплекса» (Избр. труды по теории и истории литературы. – Ижевск, 1992, с. 87).

Авторские интонации ясно различимы в авторских отступлениях (чаще всего – лирических, публицистических, историко-критических и т.п.), которые органично вписываются в структуру лиро-эпических и эпических в своей основе произведений.

В драме автор в большей степени оказывается в тени своих героев, передавая им богатые возможности диалогического общения. Но и здесь его присутствие усматривается в заглавии , эпиграфе (если он есть), списке действующих лиц , в разного рода сценических указаниях , предуведомлениях , в системе ремарок , в репликах в сторону , которые принадлежат и персонажу и автору – одновременно.

Рупором автора могут быть и сами действующие лица: герои-резонеры . Особо следует выделить авторское слово , вложенное в уста персонажа, безусловно далекого от автора (Например, известная финальная реплика Городничего в «Ревизоре», невольно перекликающаяся с эпиграфом к комедии: «Чему смеетесь? – Над собой смеетесь!..»)

Авторская преднамеренность являет себя в общей концепции и сюжетосложении драмы, в расстановке действующих лиц, в природе конфликта и т.п. Недаром говорят об особой природе драматургического конфликта, о типе конфликта, свойственного тому или иному автору-творцу (например, А.Н. Островскому и А.П. Чехову).

Очень разнообразны формы присутствия автора в эпосе. Жанры автобиографической повести или автобиографического романа предъявляют автора до известной степени непосредственно. Значительно чаще автор выступает как повествователь , ведущий рассказ от третьего лица. Это самая распространенная, «безличная» анонимная форма повествования. Автор словно бы без остатка растворен в своем рассказе.

В литературе Нового времени такой способ повествования, наиболее условный (всезнание повествователя не мотивируется), обычно сочетается с субъектными формами , с введением рассказчиков (нарративов ), с передачей в речи, формально принадлежащей повествователю, точки зрения того или иного героя (так, в «Войне и мире» Бородинское сражение читатель «видит» глазами Андрея Болконского и Пьера Безухова).

В эпических жанрах формы ввода «чужой речи» отличаются большим разнообразием. Автор передоверяет свои сюжеты сочиненному им, подставному, мнимому рассказчику (участнику и свидетелю событий, очевидцу, автору дневниковых материалов, корреспонденту главного героя, адресату его писем и т.п.) или рассказчикам, которые могут быть, таким образом, участниками истории, о которой они сами повествуют.

Рассказчик может последовательно вести повествование от первого лица. В зависимости от его близости/ чуждости к кругозору автора, использования того или иного образного ряда некоторые исследователи выделяют личного (или перволичного ) повествователя («Записки охотника» И.С. Тургенева) и собственно персонифицированного (ролевого ) рассказчика («Вечера на хуторе близ Диканьки» Н.В.Гоголя). Чем более явно «субъект сознания становится определенной личностью со своим особым складом речи, характером, биографией, тем в меньшей степени он выражает авторскую позицию» (Б.О. Корман). И тем с большей уверенностью можно констатировать дистанцию, порой значительную, между ним и собственно автором.

Итак, в эпических произведениях авторское начало проступает по-разному: это авторская точка зрения на воссоздаваемую поэтическую реальность, комментарий по ходу сюжета, прямая, косвенная или несобственно-прямая характеристика героев, описание природного и вещного мира и т.п.

В любом случае объединяющим началом эпического текста является авторское сознание, проливающее свет на целое и на все его составляющие. «…Цемент, который связывает всякое художественное произведение в одно целое и оттого производит иллюзию отражения жизни, – писал Л.Н.Толстой, – есть не единство лиц и положений, а единство самобытного нравственного отношения автора к предмету» (Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. В 90 т. Т.30. – М., 1951, с.19).

Ф. М. Достоевский писал одному из своих корреспондентов по поводу повести «Двойник»: «Во всем они хотят видеть рожу сочинителя, я же своей не показывал». Повествование (рассказ) от лица персонажа или на его языке, а также освещение событий в нейтрально-безличной манере «невидимого духа повествования» (характерно, например, для Флобера и теоретически им осмыслено) — разные способы скрыть авторский лик.

Возможна, однако, и прямо противоположная творческая задача: выставить этот лик на всеобщее обозрение, т.е. ввести в «поле изображения» (М. М. Бахтин) особую фигуру или маску автора (писателя, художника, создателя того самого произведения, которое мы читаем). И эта задача также может быть разрешена разными способами.

Чаще всего в художественную действительность вводится автопортрет автора, а иногда персонаж-двойник автора включается в круг действующих лиц. В романах Пушкина и Лермонтова, а также в «Что делать?» Чернышевского есть и то (автор говорит о себе, о своей биографии, характере, занятиях, привычках) и другое (автор встречается со своими героями).

Например, в «Евгении Онегине» присутствует не только тот, кто говорит «И даль свободного романа / Я свозь магический кристалл / Еще не ясно различал», но и особый персонаж, наделенный биографией создателя произведения и в то же время участвующий в некоторых его событиях: он дружит с Онегиным, беседует с ним на берегу Невы, безуспешно пытается обучить его стихосложению; он хранит и перечитывает письмо Татьяны и т.п. Но в «Мертвых душах» Гоголя нет второго, т.е. автора-персонажа, участвующего в сюжетных событиях.

Существует и еще один вариант присутствия «авторской личности» внутри произведения. В его речевую структуру может входить чисто словесная авторская маска, а именно высказывания, построенные таким образом и произнесенные с такой интонацией, что у читателя создается впечатление, что с ним «говорит сам автор».

Наиболее очевидный пример произведения у Л. Толстого, главный субъект речи в которых обладает знанием истины и словом, авторитетным почти в такой же мере, как слово священных текстов. Такова, например, первая фраза романа «Воскресение»: «Как ни старались люди, собравшиеся в одно небольшое место несколько сот тысяч, изуродовать ту землю, на которой они жались, как ни забивали камнями землю, чтобы ничего не росло на ней, как ни счищали всякую пробивающуюся травку, как ни дымили каменным углем и нефтью, как ни обрезывали деревья и ни выгоняли всех животных и птиц, — весна была весною даже и в городе».

Мы замечаем, что говорящий не только смотрит на жизнь людей откуда-то сверху (откуда видно, как несколько сот тысяч «жмутся» в одном небольшом месте), но он еще и чувствует себя внутренне чуждым тем человеческим делам и стремлениям, которые движут жизнью всех обитателей города, а близким только природе, т.е. земле в целом. Это позиция если не Бога, то во всяком случае Его пророка.

Ко всем приведенным случаям относится термин «образ автора». В русскоязычных справочниках нет специальных статей с таким названием, хотя в статье И. Б. Роднянской, посвященной проблеме автора в целом, есть замечания по этому поводу. Зато распространены смешения этого понятия с понятиями «повествователь», «рассказчик». В учебной литературе повествователь и автор часто практически отождествляются. В научной традиции все три понятия — «повествователь», «рассказчик» и «образ автора» — свободно смешивал В. В. Виноградов. Но их можно и должно различать.

Прежде всего, «образ автора», равно как повествователя и рассказчика, следует отграничить — именно в качестве «образов» — от создавшего эти образы автора-творца. То, что повествователь — «фиктивный образ, не идентичный с автором» (G.von Wilpert), «мнимый автор истории» (H.Shaw), достаточно очевидно. Не столь ясно соотношение «образа автора » с автором подлинным или «первичным». По М. М. Бахтину, «"образ автора", если под ним понимать автора-творца, является contradictio in adjecto; всякий образ — нечто всегда созданное, а не создающее».

Дифференциация всех трех типов субъекта в художественном произведении проведена М.М.Бахтиным. Автора-создателя или творца произведения он называет «первичным», а образ автора, созданный автором-творцом, — «вторичным».

Отсюда разграничение, использующее латинскую богословскую терминологию: «первичный автор — natura non creata quae creat (природа несотворенная, которая творит — так говорят о Боге. — Н. Т.); вторичный автор — natura creata quae creat (природа сотворенная, которая творит, т.е. не творец, а созданный им свой образ. — Н.Т.). Образ героя — natura creata quae non creat (природа сотворенная, которая не творит. — Н. Т.). Первичный автор не может быть образом: он ускользает от всякого образного представления».

На практике понять, что образ автора не есть автор-творец, нетрудно. Вот, скажем, в конце первой главы пушкинского романа появляется субъект речи, которому приписано создание произведения: «Я думал уж о форме плана / И как героя назову; / Покамест моего романа / Я кончил первую главу». Почему нельзя считать это лицо подлинным «первичным автором», а следует видеть в нем лишь созданный автором-творцом «образ автора»?

По той простой причине, что подлинный автор создал весь текст (в составе восьми глав), который перед нами и находится; напротив, персонаж, выдаваемый за автора-творца, пытается убедить нас в том, что «покамест» написана только первая глава. Ясно, что подлинный («первичный») автор ведет с читателем определенную литературную игру. Могут сказать, конечно, что перед нами реликт творческого процесса, запечатлевший момент истории создания романа и его публикации по главам.

Но, во-первых, сохранение такого реликта в законченном тексте — одно из противоречий, которые автор, видимо, не случайно не захотел исправлять («Противуречий очень много, / Но их исправить не хочу»). А во-вторых, аналогичную картину мы видим и у тех авторов, чьи произведения не создавались по частям, например у Чернышевского.

В романе «Что делать?» есть персонаж, который точно так же, как «вторичный автор» у Пушкина, убеждает читателя в том, что прочитанное им только что письмо «отставного медицинского студента» тут же, перед завтраком, и «переписано» этим «автором» и вставлено в роман, который, якобы, на наших глазах и создается.

Другая сторона проблемы — соотношение между автором-творцом и прототипом образа автора, каковым можно считать того же автора произведения «в жизни», в качестве исторического лица и частного человека.

Здесь стоит обратиться к характерному для работ Бахтина сравнению образа автора с автопортретом в живописи: «Автора мы находим (воспринимаем, понимаем, ощущаем, чувствуем) во всяком произведении искусства.

Например, в живописном произведении мы всегда чувствуем автора его (художника), но мы никогда не видим его так, как видим созданные им образы. Мы чувствуем его во всем как чистое изображающее начало (изображающий субъект), а не как изображенный (видимый) образ. И в автопортрете мы не видим, конечно, изображающего его автора, а только изображение художника».

По логике ученого, автопортрет художника может включать в себя с теоретической точки зрения не только его самого с мольбертом, палитрой и кистью, но и стоящую на подрамнике картину, в которой зритель, внимательно приглядевшись, узнает подобие созерцаемого им автопортрета.

Иначе говоря, художник может изобразить себя рисующим этот самый, находящийся перед нами автопортрет (ср.: «Покамест моего романа / Я кончил первую главу»; близкую ситуацию находил, например, Ю. Н. Чумаков в «Менинах» Веласкеса). Но он не может показать, как создается эта картина в ее целом — с воспринимаемой зрителем двойной перспективой (с автопортретом внутри), так же как никто, за исключением барона Мюнхгаузена, не может поднять самого себя за волосы.

В этой связи и возникает потребность отграничить автопортрет писателя от его прототипа (реального человека-писателя или поэта, т.е. от так называемой «биографической личности автора»). Одним из первых, очевидно, это сделал Фридрих Ницше в знаменитом трактате «Рождение трагедии из духа музыки».

Здесь сказано, что лирическое «я» «не сходно с Я бодрствующего эмпирически-реального человека (Ницше уподобляет художественное творчество сновидению. — Н.Т.), а представляет собою единственное вообще истинно-сущее и вечное, покоящееся в основе вещей Я, сквозь отображения которого взор лирического гения проникает в основу вещей» и что, в частности, он «среди этих отображений» может увидеть и «самого себя как не-гения» (имеется в виду, несомненно, «образ автора»).

И вот пример, приведенный философом: «В действительности Архилох, сжигаемый страстью, любящий и ненавидящий человек, лишь видение того гения, который теперь уже не Архилох, но гений мира и символически выражает изначальную скорбь в подобии человека-Архилоха; между тем как тот субъективно-желающий и стремящийся человек-Архилох вообще никак и никогда не может быть поэтом» («подобие человека-Архилоха» — образ автора, созданный как автопортрет).

Вскоре после Ницше на необходимость разграничивать личность художника как частного человека и те человеческие проявления, которые мы находим в его творчестве указал Б. Кроче. В русском литературоведении XX в. отграничения автора как художественного образа от писателя-человека, а их обоих от автора-творца наиболее последовательно проводил в своих работах проф. Б. О. Корман.

Все такого рода противопоставления представляются вполне обоснованными и почти само собою разумеющимися. Однако, если мы вернемся к последнему замечанию Ницше об Архилохе, обнаружится, что в них скрыта весьма не простая проблема: каким же образом Архилох, который в качестве просто человека «никак и никогда не может быть поэтом», все же им становится?

Вопрос этот между тем разрешается прежде всего в самой литературе, а именно в поэзии. В стихотворении Пушкина «Поэт» оказывается, что вне самого события творчества поэт — обыкновенный человек («И меж детей ничтожных мира / Быть может всех ничтожней он»). Но тот, кто всего-навсего один из многих, становится Поэтом, как только начинает творить: «Но лишь божественный глагол / До слуха чуткого коснется, / Душа поэта встрепенется, / Как пробудившийся орел».

Эта же метаморфоза — превращение обыкновенного человека в Поэта — показана и в стихотворении «Пророк». Здесь происходит смерть первого и Воскресение его уже в качестве пророка: «Как труп в пустыне я лежал, / И Бога глас ко мне воззвал: / Восстань, пророк».

Иная трактовка той же темы — в известном стихотворении Пастернака: нужно не перестать быть собой, преобразившись в нечто необычайное, а отбросить любые роли и маски, вернувшись к подлинному, изначальному «я», так как творчество — не игра, а реализация внутренних глубин личности «Когда строку диктует чувство, / Оно на сцену шлет раба, / И тут кончается искусство, / И дышит почва и судьба».

Но ведь и у Пушкина преображение героя стихотворения связано с Божьим словом, носителем которого он и становится. Если речь идет о художественном творчестве, то, стало быть, это означает, что поэта создает причастность к почве, иными словами, к традиции.

Теория литературы / Под ред. Н.Д. Тамарченко — М., 2004 г.