Сетевая теория общества М. Кастельса

Целью одного из главных трудов М.Кастельса «Сетевые структуры и формирование информационного общества» является наблюдение и анализ процесса перехода человеческого общества в информациональную эпоху. Переход основан на революции в информационных технологиях, которая в 1970-х годах заложила фундамент для новой технологической системы, получившей распространение по всему миру. Одновременно с изменениями в материальной технологии революционные изменения претерпела социальная и экономическая структура: относительно жесткие и вертикально-ориентированные институты замещаются гибкими и горизонтально-ориентированными сетями, через которые осуществляется власть и обмен ресурсами. Для М. Кастельса формирование международных деловых и культурных сетей и развитие информационной технологии -- явления неразрывно связанные и взаимозависимые. Все сферы жизни, начиная с геополитики крупных национальных государств и заканчивая повседневностью людей меняются, оказываясь помещенными в информационное пространство и глобальные сети.

Революция в информационной технологии является «отправным пунктом в анализе сложностей становления новой экономики, общества и культуры». По М. Кастельсу технология является ресурсным потенциалом развития общества, предоставляющим разные варианты социальных изменений. Общество при этом в значительной степени свободно в принятии решений о пути своего движения. Для подтверждения такой позиции, касающейся роли технологии в социальных изменениях, автор обращается к истории развития компьютерной отрасли в США. Согласно Кастельсу изобретение персонального компьютера и последующая массовизация пользователей не были жестко предопределены технологическими законами: альтернативой "персоналке" являлась концентрация контроля за развитием компьютерной технологии крупными корпорациями (IBM) и правительства. При таком пути развития общества постепенно нарастают тоталитарные тенденции всеобщего надзора, расширяются властные возможности правительства, вооруженного компьютерными технологиями. На рубеже 50-60-х годов опасность монополизации технологии была вполне реальной, однако, внешние причины (возникшие социальные движения, расцвет контркультуры, глубокие либеральные и демократические традиции) постепенно свели ее к минимуму.

Пример истории компьютерной отрасли демонстрирует лишь частичную зависимость изменений в обществе от технологического развития, т.е. производства. Такое же важное место автор отводит опыту, рассматриваемому как воздействие человеческих субъектов на самих себя, через меняющееся соотношение между их биологическими и культурными идентичностями. Наряду с производством и опытом третьим важным фактором, влияющим на организацию человеческой деятельности, является власть. В обществе фактор производства, под которым подразумевается развитие компьютерных технологий, оказывает доминирующее влияние, как на отношения власти, так и на культуру.

М. Кастельс делает существенное различение между известными концепциями "информационного общества" и собственной концепцией "информационального общества". Если в первом случае подчеркивается определяющая роль информации в обществе, то по мнению, М. Кастельса информация и обмен информацией сопровождали развитие цивилизации на протяжении всей истории человечества и имели критическую важность во всех обществах. В то же время зарождающееся "информациональное общество" строится таким образом, что "генерирование, обработка и передача информации стали фундаментальными источниками производительности и власти". Одной из ключевых черт информационального общества является сетевая логика его базовой структуры. К тому же информациональное общество развивается на фоне ускоряющихся и противоречивых процессов глобализации, процессов, затрагивающих все точки земного шара, вовлекая или исключая из общего социального, символического и экономического обмена. Информационные технологии определяют картину настоящего и в еще большей мере будут определять картину будущего. В связи с этим М. Кастельс придает особое значение исследованию того, как развивались такие технологии в послевоенный период. В них ученый включает "совокупность технологий в микроэлектронике, создании вычислительной техники (машин и программного обеспечения), телекоммуникации/вещании и оптико-электронной промышленности". Таким образом, ядро трансформаций, которые переживает современный мир, связано с технологиями обработки информации и коммуникацией. М. Кастельс предлагает социологическое описание и понимание основных моментов истории становления подобного рода технологий, уделяя много внимания роли Силиконовой долины в развитии компьютерной индустрии. Дух свободного предпринимательства, университетский интеллектуализм и правительственные заказы сделали Силиконовую долину лидером компьютерной отрасли.

М. Кастельс очерчивает границы информационно-технологической парадигмы, имеющей несколько главных черт. Во-первых, информация в рамках предлагаемой парадигмы является сырьем технологии и, следовательно, в первую очередь технология воздействует на информацию, но никак не наоборот. Во-вторых, эффекты новых технологий охватывают все виды человеческой деятельности. В-третьих, информационная технология инициирует сетевую логику изменений социальной системы. В-четвертых, информационно-технологическая парадигма основана на гибкости, когда способность к реконфигурации становится "решающей чертой в обществе". В-пятых, важной характеристикой информационно-технологической парадигмы становится конвергенция конкретных технологий в высокоинтегрированной системе, когда, например, микроэлектроника, телекоммуникации, оптическая электроника и компьютеры интегрированы в информационные системы. Взятые все вместе характеристики информационно-технологической парадигмы являются фундаментом информационального общества.

Это становится постоянно присутствующим фоном, тканью нашей жизни. Так, по мнению М. Кастельса, зарождается новая культура, "культура реальной виртуальности". Реальная виртуальность -- это система, в которой сама реальность (т.е. материальное/символическое существование людей) полностью схвачена и погружена в виртуальные образы, в выдуманный мир, где внешние отображения не просто находятся на экране, но сами становятся опытом. Наряду с телевидением развитие электронных компьютерных сетей (Minitel, Internet) становится тем фактором, который можно считать формообразующим для культуры виртуальной реальности. М. Кастельс исследует этапы становления Интернета, т.е. его превращения из локальной компьютерной сети военного назначения в новую глобальную реальность информационной эпохи. Он полагает, что "компьютерная коммуникация не есть всеобщее средство коммуникации и не будет таковым в обозримом будущем" . "Новые электронные средства не отделяются от традиционных культур они их абсорбируют". Члены данных сообществ могут быть разъединены в физическом пространстве, однако в пространстве виртуальном они могут быть также традиционны, как общины небольших городов.

М. Кастельс использует теорию сетей для анализа изменений, происходящих в городской среде информационного общества. Сетевые структуры воспроизводятся как на внутригородском уровне, так и на уровне отношений между глобальными городами. В глобальных городах появляются информационно-властные узлы, которые замыкают на себе основные потоки информации, финансовых ресурсов и становятся точками принятия управленческих решений. Между этими узлами курсируют ресурсные потоки, а сами узлы находятся в беспрерывной конкуренции между собой. Он рассматривает мегаполисы в качестве масштабных центров "глобального динамизма", культурной и политической инновации и связующих пунктов всех видов глобальных сетей. Таким образом, М. Кастельс дает рельефное описание процессов, происходящих в структуре городов в период перехода к информациональной эпохе.

Изучение пространственных трансформаций не ограничивает анализом городской среды, опирающимся на богатый эмпирический материал -- читателю предлагается социальная теория пространства и теория пространства потоков. Под потоками М. Кастельс понимает "целенаправленные, повторяющиеся, программируемые последовательности обменов и взаимодействий между физически разъединенными позициями, которые занимают социальные акторы в экономических, политических и символических структурах общества". Таким образом, "пространство потоков есть материальная организация социальных практик в разделенном времени, работающем через потоки". Пространство потоков видится автору в виде трех слоев материальной поддержки: первый слой состоит из цепи электронных импульсов; второй слой состоит из узлов и коммуникационных центров; третий слой относится к пространственной организации доминирующих менеджерских элит, осуществляющих управленческие функции.

Элиты информационального общества могут рассматриваться как пространственно ограниченная сетевая субкультура, в которой формируется стиль жизни, позволяющий им унифицировать собственное символическое окружение по всему миру. Складывающиеся в пространстве потоков слои материальной поддержки формируют инфраструктуру того общества, которое М. Кастельс называет информациональным

Похожая информация.

Е. И. Князева Концепция «сетевого общества» является одной из составляющих целостной теории информационального общества Мануеля Кастельса, охватывающей практически все области человеческой деятельности и позволяющей оценить фундаментальные последствия революции в информационных технологиях. Данная теория является разновидностью теории информационного общества, начавшей свое развитие со второй половины 60-х годов, как модификация концепции постиндустриального общества. Пик ее популярности пришелся на начало 70-х годов, когда многие исследователи согласились с выводом, что в новых условиях «культура, психология, социальная жизнь и экономика формируются под воздействием техники и электроники, особенно компьютеров и коммуникаций, производственный процесс более не является основным решающим фактором перемен, влияющим на нравы, социальный строй и ценности общества» . Кастельс не использует привычную терминологию данной теории, отмечая, что термин «информационное общество» только лишь подчеркивает роль информации в обществе, но информация, по его мнению, в самом широком смысле, то есть как передача знаний, имела критическую важность во всех обществах, включая средневековую Европу. Термин «информациональное» указывает у него на атрибут специфической формы социальной организации, в которой благодаря новым технологическим условиям, возникающих в данный исторический период, генерирование, обработка и передача информации стали фундаментальными источниками производительности и власти . Такой подход выделяет М. Кастельса из рядов приверженцев традиционной версии постиндустриализма. Кастельс рассматривает формирующуюся сегодня в глобальном масштабе социальную структуру как сетевое общество, важнейшей чертой которого выступает даже не доминирование информации или знания, а изменение направления их использования, в результате чего главную роль в жизни людей обретают глобальные, сетевые структуры, вытесняющие прежние формы личной и вещной зависимости.

Кастельс подчеркивает, что он именует социальную структуру информационного века сетевым обществом потому, что «оно создано сетями производства, власти и опыта, которые образуют культуру виртуальности в глобальных потоках, пересекающих время и пространство… Не все социальные измерения и институты следуют логике сетевого общества, подобно тому как индустриальные общества в течение долгого времени включали многочисленные предындустриальные формы человеческого существования. Но все общества информационной эпохи действительно пронизаны – с различной интенсивностью – повсеместной логикой сетевого общества, чья динамичная экспансия постепенно абсорбирует и подчиняет предсу-ществовавшие социальные формы» . Кастельс определяет сетевое общество как динамичную открытую систему, допускающую новации без утраты баланса. «Сети являются орудиями, подходящими для капиталистической экономики, основанной на обновлении, глобализации и децентрализованной концентрации; для труда рабочих и фирм, базирующихся на мобильности и адаптивности; для культуры с бесконечной деконструкцией и реконструкцией; для политики, направленной, к моментальной обработке ценностей и общественных настроений, и для социальной организации, нацеленной на подавление пространства и уничтожение времени» . Сеть, по определению Кастельса, – это множество взаимосвязанных узлов. Конкретное содержание каждого узла зависит от характера той конкретной сетевой структуры, о которой идет речь . К ним относятся, например, рынки ценных бумаг и обслуживающие их вспомогательные центры, когда речь идет о сети глобальных финансовых потоков. К ним относятся советы министров различных европейских государств, когда речь идет о политической сетевой структуре управления Европейским союзом и т. п. Согласно закону сетевых структур, расстояние (или интенсивность и частота взаимодействий) между двумя точками (или социальными положениями) меньше, когда обе они выступают в качестве узлов в той или иной сетевой структуре, чем когда они не принадлежат к одной и той же сети. С другой стороны, в рамках той или иной сетевой структуры потоки либо имеют одинаковое расстояние до узлов, либо это расстояние вовсе равно нулю. Таким образом, расстояние (физическое, социальное, экономическое, политическое, культурное) до данной точки находится в промежутке значений от нуля (если речь идет о любом узле в одной и той же сети) до бесконечности (если речь идет о любой точке, находящейся вне этой сети). Включение в сетевые структуры или исключение из них, наряду с конфигурацией отношений между сетями, воплощаемых при помощи информационных технологий, определяет конфигурацию доминирующих процессов и функций в современных обществах . Сети децентрализуют исполнение и распределяют принятие решения. У них нет центра. Они действуют на основе бинарной логики: включение/исключение. Все, что входит в сеть, полезно и необходимо для ее существование, что не входит – не существует с точки зрения сети, и может быть проигнорировано или элиминировано. Если узел сети перестает выполнять полезную функцию, он отторгается ею и сеть заново реорганизуется. Некоторые узлы более важны, чем другие, но они все необходимы до тех пор, пока находятся в сети. Не существует системного доминирования узлов. Узлы усиливают свою важность посредством накопления большей информации и более эффективного ее использования . Значимость узлов проистекает не из их специфических черт, но из их способности к распределению информации. В этом смысле главные узлы – это не центральные узлы, а узлы переключения, следующие сетевой, а не командной логике. Сети являются очень старой формой социальной организации, но в информационную эпоху они становятся информационными сетями, усиленными информационными технологиями. Сети имеют преимущество перед традиционными иерархически организованными морфологическими связями. Кроме того, они наиболее подвижные и адаптивные формы организации, способные развиваться вместе со своим окружением и эволюцией узлов, которые составляют сети. Динамизм социальной структуры сетевого общества, его глобальный охват, обусловленный финансовыми рынками, военными технологиями, информационными потоками, делают сетевое общество расширяющейся системой, проникающей различными путями и с разной интенсивностью во все общества. Но именно эти различия исключительно важны, когда мы пытаемся понять реальные процессы жизни и смерти данной стран в данное время. Какого рода сетевое общество перед нами? Каковы различные формы проникновения сетевой логики в разные сферы социальной, экономической и политической организации? Эти вопросы становятся крайне важными для понимания новых реальностей, возникающих где-либо на рубеже веков. Сетевое общество – это не модель успеха современности; подчеркивает Кастельс, скорее это крайне общая характеристика возникающей социальной структуры. В свое время таковым было индустриальное общество . Поскольку темпы установления информационного общества в различных странах различны, а формы взаимодействия с ранее существовавшими социальными структурами разнообразны, анализ возможных состояний, подобный тому, который сделал Мигель Кастельс, может служить ключом к пониманию как стабильности, так и кризиса в современном процессе социальных изменений.

Кастельс, М. Пространство потоков (Глава из книги “Информационная эпоха: экономика, общество и культура”)

Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура// М.: ГУ-ВШЭ. 2001.

Пространство потоков

Введение

Пространство и время есть фундаментальные материальные измерения человеческой жизни. Физики раскрыли сложность этих понятий, скрытую за их обманчивой интуитивной простотой. Даже школьники знают, что пространство и время относительны. Атеория суперструн (superstring theory), последняя мода в физике, выдвигает гипотезу гиперпространства, насчитывающего десять измерений, включая время 1 . Разумеется, обсуждению этих проблем нет места в моем анализе, посвященном строго социальному значению пространства и времени. Но мое упоминание о сложности выходит за рамки риторического педантизма. Оно приглашает нас рассмотреть социальные формы времени и пространства, которые несводимы к нашим сегодняшним представлениям, основанным на социотехнических структурах, вытесняемых нынешним историческим опытом.

Поскольку время и пространство переплетены между собой и в природе, и в обществе, такими они останутся и в моем анализе, хотя ради ясности я последовательно сосредоточу свое внимание в этой главе на пространстве, а потом, в следующей - на времени. Порядок этой последовательности не произволен: в отличие от большинства классических социальных теорий, где допускается доминирование времени над пространством, я предлагаю гипотезу, гласящую, что в сетевом обществе пространство организует время. Это утверждение, как я надеюсь, предстанет более осмысленным в конце интеллектуального путешествия, которое я предлагаю читателю в следующих двух главах.

И пространство, и время трансформируются под совместным влиянием информационно-технологической парадигмы и социальных форм и процессов, вызванных, как показано в этой книге, текущим процессом исторических изменений. Однако действительная направленность такой трансформации резко отличается от основанных на здравом смысле экстраполяции технологического детерминизма. Например, кажется очевидным, что передовые телекоммуникационные технологии позволят размещать офисы повсюду, что штаб-квартиры корпораций получают возможность покинуть дорогостоящие, перегруженные и неприятные центральные деловые районы ради построенных по особому заказу резиденций в прекрасных местах, разбросанных по всему миру. Однако эмпирический анализ влияния коммуникаций на манхэттенский бизнес, проведенный Митчеллом Моссом в 1980-х годах, показал, что новые передовые коммуникационные средства оказались по причинам, которые я назову ниже, в числе факторов, замедляющих уход корпораций из Нью-Йорка. Или, если воспользоваться другим примером из социальной области, возможность поддерживать электронную коммуникацию из дома должна была, как предполагалось, привести к падению плотности городской застройки и уменьшить пространственно локализованные социальные взаимодействия. Однако первая широко распространенная компьютерная система коммуникаций, французская система Minitel, описанная в предыдущей главе, зародилась в 1980-х годах в плотно заселенной городской среде, где жизненная энергия и взаимодействие на уровне личных контактов не были подорваны новым средством общения. И в самом деле, французские студенты использовали Minitel, чтобы успешно организовать уличные демонстрации против правительства. Если мы не будем включать в рассмотрение старую традиционную привычку профессионалов работать дома или организовывать свою деятельность в гибком времени и пространстве, когда у них есть для этого досуг, то окажется, что в начале 1990-х годов телекомьютинг (telecommuting), т. е. работа дома on-line вместо поездок на работу, практиковалась только очень небольшой долей рабочей силы в Соединенных Штатах (от 1 до 2% в любой данный день), Европе или Японии 2 . В то время как работа на дому с неполным рабочим днем, по-видимому, действительно возникает как один из способов профессиональной деятельности в будущем, она распространяется благодаря развитию сетевых предприятий и гибких рабочих процессов, проанализированному в предыдущих главах, а не как прямое следствие появления технологии. Теоретические и практические следствия таких уточнений имеют решающее значение. Именно сложностью взаимодействий между технологией, обществом и пространством я и займусь на следующих страницах.

Чтобы продвинуться в этом направлении, я исследую эмпирические данные, касающиеся трансформации моделей размещения определяющих видов экономической деятельности при новой технологической системе как в развитых услугах (advanced services), так и в обрабатывающей промышленности. После этого я попытаюсь оценить скудные свидетельства, касающиеся взаимодействия между появлением “электронного дома” и эволюцией города, и покажу в подробностях и в различных контекстах недавнюю эволюцию городских форм. Затем я обобщу наблюдаемые тенденции в новой пространственной логике, которую я назвал пространством потоков. Я противопоставлю такой логике исторически укорененную пространственную организацию нашего общего опыта: пространство мест. И я расскажу о том, как в идущих сейчас спорах об архитектуре и городском планировании отражается данная диалектическая противоположность пространства потоков и пространства мест. Цель этого интеллектуального путешествия - обрисовать профиль нового пространственного процесса, пространства потоков, которое становится господствующим пространственным проявлением власти и функции необходимости в нашем обществе. Несмотря на все мои попытки подкрепить новую пространственную логику эмпирическими данными, я боюсь, что в конце главы неизбежно придется поставить читателя лицом к лицу с некоторыми фундаментальными основами социальной теории пространства в качестве подхода к исследованию текущей трансформации материальной основы нашего опыта. Однако моя способность передать довольно абстрактное теоретическое выражение новых форм и процессов будет, я надеюсь, подкреплена кратким обзором доступных свидетельств, касающихся пространственного структурирования доминирующих экономических функций и социальной практики в последнее время 3 .

__________________________

1 Kaku (1994).
2 Превосходный обзор взаимодействия между телекоммуникациями и пространственными процессами см. в Graham and Marvin (1996). Данные о влиянии телекоммуникаций на деловые районы см. Moss (1987,1991,1992:147-58). Резюме данных о работниках телекоммуникаций и телекоммуникации в развитых обществах см. Qvortrup (1992) и Korte et al. (1988).
3 Эмпирическая база и аналитические основы этой главы в большой степени опираются на исследовательскую работу, которую я проводил в 1980-х годах. Результаты ее изложены и резюмированы в моей книге Informational City: Information Technology, Economic Restructuring and the Urban - Regional Process (Castells. 1989). Хотя эта глава содержит дополнительную свежую информацию о различных странах, я все же отсылаю читателя к упомянутой книге, где можно найти более подробное изложение и эмпирическое обоснование анализа, представленного здесь. Соответственно, я не буду приводить здесь снова эмпирические источники, использованные и приведенные в указанной книге. Это примечание должно рассматриваться как общая ссылка на источники и материалы, содержащиеся в Informational City. Более новую работу, обсуждающую эти проблемы, см. Graham and Martin (1996).

Архитектура конца истории

Nomada , sigo siendo un nomada. RicardoBofill 76

Если пространство потоков есть поистине господствующая пространственная форма сетевого общества, формы, функции, процессы и ценности архитектуры и дизайна должны будут, вероятно, определены заново в ближайшие годы. Я рискнул бы сказать, что на протяжении всей истории архитектура была “неудавшимся деянием” (”failed act”) общества, опосредованным выражением глубоких тенденций. Эти тенденции не могли быть выражены открыто, но были достаточно сильны, чтобы быть отчеканенными в камне, бетоне, металле, стекле и в визуальном восприятии человеческих существ, которые должны были жить, торговать или молиться в таких архитектурных формах.

Книги Панофского о готических соборах, Тафури об американских небоскребах, Вентури о поразительном китче американских больших городов, Линча об образах города, Харви о постмодернизме как выражении сжатия пространства/времени при капитализме являются лучшими иллюстрациями интеллектуальной традиции, которая использовала формы построенной среды в качестве одного из наиболее значимых кодов для прочтения базовой структуры господствующих в обществе ценностей 77 . Разумеется, простой и прямой интерпретации формального выражения социальных ценностей не существует. Но, как показали исследования ученых и аналитиков и продемонстрировали работы архитекторов, всегда существовала сильная полуосознанная связь между тем, что общество (в своем разнообразии) высказывало, и тем, что архитекторы хотели сказать 78 .

Этой связи более не существует. Моя гипотеза состоит в том, что возникновение пространства потоков размывает значимое отношение между архитектурой и обществом. Поскольку пространственные проявления доминирующих интересов имеют место во всем мире и во всех культурах, искоренение опыта, истории и конкретной культуры как основы значений ведет к общей, внеисторичной и внекультурной архитектуре.

Некоторые тенденции “постмодернистской архитектуры”, представленные, например, работами Филипа Джонсона или Чарльза Мура, указывают на попытки под предлогом освобождения от тирании кодов, таких, как модернизм, обрезать все связи с конкретным социальным окружением. Так в свое время поступал и модернизм, но то было выражением исторически укорененной культуры, которая утверждала веру в прогресс, технологию и рациональность. В противоположность этому постмодернистская архитектура провозглашает конец всех систем значений. Она создает смесь элементов, пытаясь извлечь формальную гармонию из трансисторической стилистической провокации. Ирония становится наиболее предпочтительным способом выражения. Однако на самом деле постмодернизм выражает - почти напрямую - новую господствующую идеологию конца истории и вытеснения пространства мест пространством потоков 79 . Лишь если мы достигли конца истории, мы можем смешивать все, что знали прежде. Поскольку мы не принадлежим больше к какому-либо месту, к какой-либо культуре, постмодернизм, в своем крайнем варианте, навязывает нам свою кодифицированную, разрушающую коды логику повсюду, где что-либо строится. За освобождением от культурных кодов скрывается на деле бегство от исторически укорененных обществ. С этой точки зрения постмодернизм можно считать подлинной архитектурой пространства потоков 80 .

Чем больше общества стараются восстановить свою идентичность вдали от глобальной логики неконтролируемой мощи потоков, тем больше они нуждаются в архитектуре, которая показывала бы их собственную реальность, без поддельных красот, почерпнутых из их трансисторического пространственного репертуара. Но в то же время чрезмерно значительная архитектура, пытающаяся высказаться слишком определенно или напрямую выразить коды данной культуры, слишком примитивна, чтобы затронуть наше пресыщенное визуальное воображение. Значение высказываний будет потеряно в культуре серфинга, характерной для нашего символического поведения. Вот почему, как это ни парадоксально, архитектура, которая кажется наиболее заряженной значениями в обществах, сформированных логикой пространства потоков, есть “архитектура наготы”, т. е. архитектура, формы которой так нейтральны, так чисты, так прозрачны, что даже не претендуют на то, чтобы что-нибудь сказать. А не говоря ничего, они противопоставляют жизненный опыт одиночеству пространства потоков. Его сообщение - в молчании.

Для ясности я воспользуюсь двумя примерами из испанской архитектуры, которая, как это широко признано, находится сейчас в авангарде дизайна. Оба они касаются, и не случайно, дизайна крупных коммуникационных узлов, где временно материализуется пространство потоков. Испанские торжества 1992 г. дали повод для строительства крупных функциональных зданий, спроектированных лучшими архитекторами. Новый аэропорт Барселоны, спроектированный Бофиллом, попросту объединяет красивый мраморный пол, фасад из темного стекла и прозрачные стеклянные разделительные панели в огромном открытом пространстве. Людям некуда спрятаться от страхов и тревог, которые они испытывают в аэропорту. Ни ковров, ни уютных комнат, ни скрытого освещения. Посреди холодной красоты этого аэропорта пассажирам приходится смотреть в лицо ужасающей истине: они одиноки посреди пространства потоков, они могут потерять связь, они висят в пустоте перехода. Они буквально в руках “Iberia Airlines”. Бежать некуда.

Возьмем другой пример - новую мадридскую станцию скоростных поездов, спроектированную Рафаэлем Монео. Это попросту чудный старый вокзал, роскошно отреставрированный и превращенный в пальмовый парк под крышей, полный птиц, которые летают и распевают в закрытом пространстве зала. В соседнем сооружении, примыкающем к такому прекрасному монументальному пространству, находится настоящая станция скоростных поездов. Люди приходят на фальшивый вокзал отдохнуть и погулять по галереям и мостикам, как в парке или музее. Смысл слишком очевиден: мы в парке, а не на вокзале; в старом вокзале росли деревья и пели птицы, осуществляя метаморфозу. Поэтому скоростной поезд становится в этом пространстве неуместной причудой. В сущности, каждому приходит в голову вопрос: что тут делает поезд “Мадрид-Севилья”, никак не связанный с европейской скоростной железнодорожной сетью и обошедшийся в 4 млрд. долл. США? Разбитое зеркало пространства потоков выставляется напоказ, а полезная ценность станции восстанавливается в простом и элегантном дизайне, который говорит немного, но делает все очевидным.

Некоторые видные архитекторы, такие, как Рем Коолхас, спроектировавший Большой Дворец конгрессов в Лилле, подводят теоретическую базу под необходимость приспособить архитектуру к процессу делокализации и к важности коммуникационных узлов в жизни людей. Коолхас видит свой проект как выражение “пространства потоков”. Архитекторы осознают структурную трансформацию пространства. Стивен Холл получил награду Американского института архитекторов за проект офисов “D .E.Shaw & Company” на 45-й стрит в Нью-Йорке.

“(Проект) предлагает, - по словам Херберта Маскемпа, - поэтическую интерпретацию… пространства потоков… Проект мистера Холла переносит офисы Шоу в место столь же новое, как и информационная технология, которая позволила оплатить строительство. Когда мы входим в двери компании, мы видим, что мы не в Манхэттене шестидесятых годов и не в колониальной Новой Англии. Кстати, даже современный Нью-Йорк остался далеко на земле. В атриуме Холла мы прочно стоим, опираясь ногами на прочный воздух и с головой в облаках” 81 .

Положим, мы приписали Бофиллу, Монео и даже Холлу рассуждения, которые им не принадлежат 82 . Но тот простой факт, что их архитектура позволяет мне или Херберту Маскемпу соотнести формы с символами, функциями, социальными ситуациями, означает, что их строгая, сдержанная архитектура (хотя формально принадлежащая к довольно разным стилям) на деле полна значений. И действительно, архитектура и дизайн, поскольку их формы либо сопротивляются абстрактной материальности доминирующего пространства потоков, либо интерпретируют ее, могли бы стать весьма ценными средствами культурной инновации и интеллектуальной независимости в информациональном обществе. Возможны два главных пути. Либо новая архитектура строит дворцы для новых хозяев, обнажая их уродство, скрытое за абстрактностью пространства потоков, либо она пускает корни в конкретных местах, следовательно, в культуре и в народе 83 . В обоих случаях, в различных формах, архитектура и дизайн, быть может, укрепляют позиции, чтобы сопротивляться потере значений при генерировании знаний, или, что то же самое, для взаимного примирения культуры и технологии.

__________________________

76 Этой фразой открывается архитектурная автобиография Рикардо Бофилла Espacio у Vida (Bofill, 1990).
77 Panofsky (1957); Tafuri (1971); Venturi et al. (1977); Lynch (1960); Harvey (1990).
78 См. Burlen (1872).
79 Мое понимание постмодернизма и постмодернистской архитектуры очень близко к анализу Дэвида Харви. Но я не буду брать на себя ответственность за использование его работы для поддержки моей позиции.
80 Сбалансированное интеллектуальное обсуждение социального значения постмодернистской архитектуры см. в Kolb (1990); более широкое обсуждение взаимодействия между процессами глобализации/информационализации и архитектурой см. в Saunders (ed.) (1996).
81 Muschamp (1992).
82 Собственную интерпретацию Бофилла, касающуюся проекта Барселонского аэропорта (формальным предшественником которого был, я полагаю, его проект парижского Marche St. Honore), см. в его книге (Bofill, 1990). Однако в долгой личной беседе, после прочтения эскиза моего анализа, он не выразил несогласия с моей интерпретацией проекта как “архитектуры наготы”, хотя он воспринимал его скорее как новаторскую попытку объединить high-tech и классический дизайн. Мы оба согласились в том, что новые архитектурные памятники нашей эпохи будут, вероятно, “коммуникационными узлами” (аэропорты, железнодорожные вокзалы, пересадочные пункты с одного вида транспорта на другие, телекоммуникационные центры, гавани и компьютеризованные торговые центры).
83 Полезное обсуждение проблемы см. в Lillyman et al. (1994).

Мануэль Кастельс. Информационный город. Информационная технология, экономическое реструктурирование и регионально-городской процесс.

Manuel Castels. The Informational City. Information Technology, Economic Restructuring. and the Urban -Regional Process. Oxford, Cambridge: Blackwell. 1989. / Перевод В.В. Вагина

Одной из написанных сравнительно недавно работ, посвященных рассматриваемой теме, стала книга Мануэля Кастельса (р. 1942) «Информационная эпоха: экономика, общество и культура». В противовес различным формам интеллектуального нигилизма, социального скептицизма и политического цинизма, которые буйно расцвели на исходе прошлого века и нашли свое теоретическое оправдание в опусах постмодернистов, ее автор заявляет о своей вере в «рациональность» и «в возможность осмысленного социального действия». Более того, он надеется, что разработанная им концепция будет способствовать созданию иного, лучшего мира. И это новое общество Кастельс называет «информационным капитализмом», который начал зарождаться, по его мнению, в США уже в 70-е гг. на основе революции в информационных технологиях.

Неслучайно сущность проводимого социологом анализа основывается на том, что он обозначает как парадигму информационной технологии, которая обладает пятью основными свойствами. Во-первых, это - технологии, которые воздействуют на информацию. Во-вторых, ввиду того, что информация выступает составной частью всей человеческой деятельности, данные технологии оказывают повсеместное влияние. В-третьих, все системы, использующие информационные технологии, определяются «сетевой логикой», которая позволяет им воздействовать на множество процессов и организаций. В-четвертых, новые технологии являются чрезвычайно гибкими, что дает им возможность постоянно изменяться и адаптироваться к новым условиям. Наконец, в пятых, отдельные технологии, связанные с информацией, имеют тенденцию соединяться в весьма интегрированную систему.

Под влиянием указанных процессов, считает Кастельс, в 90-е гг. появляется новая глобальная информационная экономика. «Она информационная потому, что производительность и конкурентоспособность ее хозяйственных единиц, или агентов (будь то фирмы, регионы или государства), фундаментальным образом зависят от их способности производить, обрабатывать и эффективно применять основанную на знаниях информацию». Она глобальная потому, что обладает «способностью функционировать как единое целое в реальном времени в масштабах всей планеты ». И это стало возможным благодаря новым информационным и коммуникационным технологиям.

Однако несмотря на то, что новая экономика является глобальной по своему характеру, это не исключает того, что между разными регионами, к каковым автор книги относит Северную Америку, Европейский Союз и Юго-Восточную Азию, существуют определенные различия. Более того, наблюдаются значительные различия также внутри каждого из указанных регионов.

Формированию новой глобальной экономики, по Кастельсу, сопутствует появление новой организационной формы - сетевого предприятия , которое характеризуется гибким, а не массовым производством, специфическими системами управления, основанными скорее на горизонтальной, чем на вертикальной модели и соединении крупных корпораций в стратегические альянсы.

Будучи продуктом материализации культуры глобальной и информационной экономики, сетевое предприятие коренным образом изменяет природу труда. Например, оно требует его индивидуализации посредством введения гибких форм и графиков рабочего времени.

Развитие мультимедийных технологий позволяет людям полностью погрузиться в обстановку виртуальных образов , посредством которых мир не просто возникает на экране, а становится особого рода опытом. И в этом смысле, если в прошлом господствовало «пространство мест», то в настоящее время появляется новая пространственная логика - «пространство потоков». Иначе говоря, в современном информационном обществе в большей мере господствуют процессы, а не физическое местоположение. Существенные изменения происходят и в отношении времени: коль скоро информация становится доступной в любом месте земного шара, то наступает эпоха «безвременного времени».

Однако то, что принципиально новое качество современной эпохи определяется господством сетей, согласно Кастельсу, не означает конца капитализма. Напротив, именно использование сетей позволяет последнему впервые стать действительно глобальным, или точнее, организованным на основе глобальных финансовых потоков.

В то же время социолог не считает, что развитие сетей, мультимедийных технологий и культуры виртуальной реальности в современном информационном обществе происходит без помех. Противодействие наступлению эры информационной цивилизации, по его мнению, оказывают индивиды и коллективные образования, которые не желают расстаться с собственной идентичностью (действительно, досадная помеха!) и, более того, стремятся ее защищать. Наиболее значительными среди них являются движение в защиту окружающей среды, феминистические организации, разного рода неформалы и сексуальные меньшинства.

Что касается государства, то в связи с глобализацией экономики и образованием глобальных рынков капитала его мощь становится все менее значительной. Например, государству все сложнее оказывается выполнять свои социальные программы, поскольку капитал устремляется как раз в те места, где издержки по их реализации являются минимальными. Мощь государства также подрывают глобальные коммуникации, которые беспрепятственно перетекают из страны в страну. Кроме того, государства в современную эпоху ослабляются возникновением меж- или надгосударственных объединений, подобно Европейскому Союзу. Наконец, наблюдается глобализация преступности, в результате чего создаются всеохватывающие криминальные сети, находящиеся вне контроля какого-то отдельного государства.

Согласно Кастельсу, все это говорит о том, что современная информационная цивилизация, несмотря на значительные достижения в некоторых областях, еще далека от совершенства, ибо она не только ограничивает индивидуальное и коллективное творчество, использует информационные потоки и технологии в интересах узкой группы лиц, но и просто направляет энергию людей на самоуничтожение и саморазрушение. Однако по этому поводу ученый не унывает, ибо, по его мнению, «нет ничего, что не могло бы быть изменено сознательным целенаправленным социальным действием». И в этом смысле он строго придерживается оптимистической позиции, которая характерна почти для всех представителей технологического детерминизма и технократизма.

Литература

Баразгова Е. С. Американская социология. Традиции и современность. Екатеринбург-Бишкек, 1997. С. 146-162.

Белл Д. Культурные противоречия капитализма // Этическая мысль 1990. М., 1990. С. 243-257.

Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. М., 1999.

Веблен Т. Теория праздного класса. М., 1984.

Гэлбрейт Дж. К. Новое индустриальное общество. М., 1969.

Гэлбрейт Дж. К. Экономические теории и цели общества. М., 1976.

История социологии / Под общ. ред. А. Н. Елсукова и др. Мн., 1997. C. 254-264.

История теоретической социологии: В 4-х т. / Отв. ред. и сост. Ю. Н. Давыдов. М., 2002. Т. 3. С. 73-102.

Капитонов Э. А. Социология ХХ века. Ростов на Дону, 1996. С.

Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура. М., 2000. С. 81-82; 492-511.

Крозье М. Основные тенденции современных сложных обществ // Социология: Хрестоматия / сост. Ю. Г. Волков, И. В. Мостовая. М., 2003. С. 124-130.

Мамфорд Л. Техника и природа // Новая технократическая волна на Западе. М., 1986. С. 226-237.

Мамфорд Л. Миф машины. Техника и развитие человечества. М., 2001.

Новая технократическая волна на Западе / сост. и вступ. ст. П. С. Гуревича. М., 1986.

Ритцер Дж. Современные социологические теории. М. - СПб., 2002. С. 515-520.

Тоффлер О. Прогнозы и предпосылки // Социологические исследования. 1987. № 5. С. 118-131.

Тоффлер Э. Третья волна. М., 1999.

Тоффлер Э. Шок будущего. М., 2003.

Яковец Ю. В. Формирование постиндустриальной парадигмы // Вопросы философии. 1997. № 1. С. 3-17.

Целью одного из главных трудов М.Кастельса «Сетевые структуры и формирование информационного общества» является наблюдение и анализ процесса перехода человеческого общества в информациональную эпоху. Переход основан на революции в информационных технологиях, которая в 1970-х годах заложила фундамент для новой технологической системы, получившей распространение по всему миру. Одновременно с изменениями в материальной технологии революционные изменения претерпела социальная и экономическая структура: относительно жесткие и вертикально-ориентированные институты замещаются гибкими и горизонтально-ориентированными сетями, через которые осуществляется власть и обмен ресурсами. Для М. Кастельса формирование международных деловых и культурных сетей и развитие информационной технологии - явления неразрывно связанные и взаимозависимые. Все сферы жизни, начиная с геополитики крупных национальных государств и заканчивая повседневностью людей меняются, оказываясь помещенными в информационное пространство и глобальные сети.

Таким образом, ядро трансформаций, которые переживает современный мир, связано с технологиями обработки информации и коммуникацией. М. Кастельс предлагает социологическое описание и понимание основных моментов истории становления подобного рода технологий, уделяя много внимания роли Силиконовой долины (высокотехнологический центр в США) в развитии компьютерной индустрии. Дух свободного предпринимательства, университетский интеллектуализм и правительственные заказы сделали Силиконовую долину лидером компьютерной отрасли.

Это становится постоянно присутствующим фоном, тканью нашей жизни. Так, по мнению М. Кастельса, зарождается новая культура, "культура реальной виртуальности". Реальная виртуальность - это система, в которой сама реальность полностью схвачена и погружена в виртуальные образы, в выдуманный мир, где внешние отображения не просто находятся на экране, но сами становятся опытом. Наряду с телевидением развитие электронных компьютерных сетей становится тем фактором, который можно считать формообразующим для культуры виртуальной реальности. М. Кастельс исследует этапы становления Интернета, т.е. его превращения из локальной компьютерной сети военного назначения в новую глобальную реальность информационной эпохи. Он полагает, что "компьютерная коммуникация не есть всеобщее средство коммуникации и не будет таковым в обозримом будущем" . "Новые электронные средства не отделяются от традиционных культур они их абсорбируют". Члены данных сообществ могут быть разъединены в физическом пространстве, однако в пространстве виртуальном они могут быть также традиционны, как общины небольших городов.

Изучение пространственных трансформаций не ограничивает анализом городской среды, опирающимся на богатый эмпирический материал - читателю предлагается социальная теория пространства и теория пространства потоков. Под потоками М. Кастельс понимает "целенаправленные, повторяющиеся, программируемые последовательности обменов и взаимодействий между физически разъединенными позициями, которые занимают социальные акторы в экономических, политических и символических структурах общества". Таким образом, "пространство потоков есть материальная организация социальных практик в разделенном времени, работающем через потоки". Пространство потоков видится автору в виде трех слоев материальной поддержки: первый слой состоит из цепи электронных импульсов; второй слой состоит из узлов и коммуникационных центров; третий слой относится к пространственной организации доминирующих менеджерских элит, осуществляющих управленческие функции.